Слишком высокомерно.

А может, иначе?

— Потому что это гарантированное продвижение вверх по социальной лестнице.

Это верно, но кто же в том признается?

Или даже так:

— Потому что хочу много зарабатывать.

(Могут принять за прямолинейность, а могут и прогнать как идиота.)

Нет, лучше так:

— Потому что для меня с детства был примером доктор Луис Кастельяно, и я всегда хотел быть таким неравнодушным человеком, как он.

И наконец:

— Потому что один бессердечный врач стал причиной смерти моего отца, и теперь я хочу утереть нос всем таким негодяям.

Два последних варианта, по крайней мере, абсолютно искренни. Но довольно ли этого, чтобы произвести благоприятное впечатление?

Его размышления прервал мужской голос:

— Мистер Ливингстон?

Барни поднял глаза. Перед ним стоял высокий, поджарый, интересный человек в костюме-тройке, в котором без труда можно было опознать творение «Брукс бразерс», размер 44. Барни вскочил на ноги.

— Так точно, сэр, — по-военному ответил он, чуть не отдав честь.

— Я — доктор Веллее. Спасибо, что взяли на себя труд приехать к нам. Пройдем в кабинет?

Барни вошел в кабинет, стены которого украшали бесчисленные дипломы и грамоты всевозможных обществ и ассоциаций (национальных, международных, королевских, и т. д., и т. п.). Не говоря уже о письмах, под которыми, казалось, стояли подписи всех президентов США, начиная с Джорджа Вашингтона.

Председатель приемной комиссии устроился за огромным столом красного дерева, а Барни сел в традиционное гарвардское кресло с прямой деревянной спинкой.

Наступило молчание, показавшееся ему вечностью. Барни слегка подался вперед, опершись руками на колени, как будто принял стойку для броска.

Наконец Веллее открыл рот и изрек:

— Как вы оцениваете свои шансы сегодня вечером?

Барни опешил. Что это за уловку решил применить этот тип? Как прикажете отвечать на такой вопрос? Вежливо сказать, что постарается продемонстрировать на площадке все, на что способен? Ответить, что надеется сбить спесь с гарвардских соколиков? Или сказать, что неэтично говорить о баскетболе, когда в мире столько болезней и страданий? Нет-нет, все не то.

— По-моему, шансы у нас есть, сэр, — вежливо сказал он.

Следующий вопрос оказался не менее неожиданным:

— Хотите, заключим пари?

Тут Барни окончательно растерялся. Он сказал:

— Пожалуй, нет. Представляете, как это будет выглядеть, если я проиграю и стану совать вам в руку десять баксов? Еще подумают, я вам взятку даю.

Веллее рассмеялся:

— А почему вы увлеклись баскетболом?

К этому моменту Барни утвердился в мысли, что его не рассматривают как серьезного кандидата на поступление.

— Потому что в Бруклине нет полей для поло, сэр.

Тот слегка улыбнулся:

— Гм… Никогда об этом не задумывался. — После этого он поднялся, протянул руку и сердечно произнес: — Рад был познакомиться, мистер Ливингстон.

— Но, сэр, вы так и не спросите меня, зачем я иду в медицинский.

— Мне показалось, вы достаточно красноречиво изложили это в своем заявлении. Меня оно глубоко тронуло. Уверен, вы будете рады услышать, что группа ученых из Гарвардской школы медицины продвигает в Законодательном собрании штата закон «Доброго самаритянина». Если его примут, врачи больше не будут бояться идти на помощь больному, потерявшему сознание, как было с вашим отцом. Жаль, что сегодня мне не удастся побывать на игре: нам предстоит званый обед с какими-то токийскими пожарными. Но в любом случае, мы с вами достаточно часто будем видеться в будущем году.

Не обращая внимания на покрывавший тротуары лед, Барни, как маленький, вприпрыжку несся к трамвайной остановке.

Публики в крытом спортзале университета собралось не так много. Команда Колумбии не считалась опасным соперником. Когда гости вышли на площадку, раздались жиденькие аплодисменты. И только у одного человека на трибунах хватило энтузиазма, чтобы ободряюще прокричать:

— Ливингстон, задай им жару!

Барни улыбнулся и, продолжая одной рукой вести мяч, помахал другой в сторону трибуны.

«Верная добрая Лора, мой фан-клуб в единственном лице». Но горячих болельщиков на самом деле было двое — парень рядом с ней тоже громко хлопал. «Ясно. Этот широкоплечий тип в твидовом пиджаке и есть тот „рыцарь без страха и упрека“ с нелепым именем Палмер Тэлбот. Вид у него, черт возьми, еще более холеный, чем у нашего тренера Кена Кэссиди!»

Прошло примерно три минуты от начала игры, и Барни вышел на замену. Лора опять закричала с трибуны. Он решил продемонстрировать ей все, чему научился за последнее время, но переусердствовал. Еще до конца первой четверти Барни удалили с площадки за фолы. Кэссиди был в ярости:

— Ливингстон, ты что, озверел? Куда девалась твоя комбинационная игра?

— Должно быть, оставил в Нью-Йорке. Не сердитесь.

До конца игры Барни просидел на скамейке. От стыда он не поднимал глаз от пола, боясь встретиться взглядом с Лорой.

После матча, который Гарвард без труда выиграл, Лора ринулась в зал, чтобы обнять Барни. И познакомить его с Палмером.

— Рад наконец с тобой лично познакомиться, — сказал гарвардский красавчик (к тому же выше Барни ростом!). — Лора всегда с такой теплотой о тебе рассказывает.

— A-а, — протянул в ответ Барни, стараясь не выдать своего внутреннего смятения. — В неудачный день вы меня в игре увидели!

— Да будет тебе! — утешала Лора. — Судьи тоже хороши! Я думаю, они все куплены.

— Кастельяно, я тебя умоляю, — ответил Барни, — не надо меня утешать. Я сам бессовестно хамил.

— Послушайте, может, поужинаем сегодня втроем? — встрял в разговор Палмер.

«Черт, — подумал Барни, — я-то хотел побыть с Лорой наедине, рассказать ей о своем собеседовании…»

— Да-да, конечно.

Они отправились в заведение под названием «Генрих Четвертый». Это было элегантное небольшое бистро на третьем этаже деревянного дома в узком переулке по соседству с Бойлстон-стрит.

— Мы подумали, что после игры ты устанешь, и поэтому выбрали место поближе, — объяснял Палмер, выходя на улицу. — Кроме того, там за приемлемую цену предлагают приличную еду.

Барни чувствовал себя неловко и не мог решить, говорит ли этот парень свысока или это ему мерещится из-за разницы в росте.

Они устроились за столиком и завели ничего не значащий разговор, но точек соприкосновения так и не нашли.